Реклама в Интернет
Путь в некрополь — дорога к преображениюВладимир ГузенковСтатья с сайта http://anthropologia.spbu.ru/ Фигуры Танатоса. Философский альманах. Шестой выпуск. Кладбище. СПб., 2001 «Кладбище», «клад», «складывать» — слова однокоренные. Августин Блаженный много говорил о градах Небесном и земном. Простому мирянину тоже не грех поразмыслить как на эту тему, так и о том, что есть «град умерших». Некрополь (экстраполируя терминологическую интенцию Августина) — «град подземный». В конце XX века мы, вооруженные великими (как ныне представляется) достижениями науки, техники и философии, вправе ли с уверенностью и оптимизмом сказать, что сущность смерти и бессмертия, конкретной, персонифицированной телесно-духовной конечности и всеобличенной трансцендентной бесконечности нами поняты неизмеримо более адекватно, чем предшествующими поколениями? Не думаю, что ответ на этот вопрос должен принять форму категоричного положительного утверждения. И все же — если отвлечься от христианского учения о том, что смерть есть наказание роду человеческому за грехопадение «прародителей» — смерть есть зло или благо? Она может быть как тем, так и другим. В подавляющем большинстве случаев смерть, пережитая в связи с кончиной близких людей и переживаемая относительно своей собственной неумолимой перспективы, понимается как зло. В огромной массе случаев так оно и есть. Но надо обладать феноменальным упрямством (пусть и добровольным), чтобы смерть, понимаемую уже в метафизическом, универсально закономерном смысле, трактовать как абсолютное зло, которое, в конце концов, можно преодолеть полностью и окончательно. Поток самообновления подсистем Единого ежесекунден и непреходящ — это очевидно каждому. Тем более нелепым выглядит религиозный постулат о воскресении из мертвых лишь в эсхатологической перспективе, да еще в той же, прижизненно земной, плоти. Преображение Господне в действительности совершается каждое мгновение, и на место отмирающих частей, тканей великого Космического Организма синтезируются новые части и ткани, чем-то, хотя бы чуть-чуть, отличные от прежних. Кладбище — не просто склад уже неодухотворенной плоти, но и клад смыслов для здравствующих потомков, хозяев могил. Смыслов, без бережного, заинтересованного, любовного отношения к которым не возможно нравственное и интеллектуальное самоутверждение в миру земном живущих. Без «любви к отеческим гробам» человек не способен к полноценной любви посюсторонней, пульсирующей во плоти и духе. Вживание в смерть (и чувством, и интеллектом) — необходимейшее условие, с одной стороны, нравственной и эстетической полноты бытия человека, а с другой — поддержание его действительных, а не иллюзорных связей с Единым, со своим собственным (преображенным) и Его — прошлым и будущим. Последовательный материалист столь же наивен, как и религиозный догматик. Понимать, постигать Бога более-менее адекватно вне Его пантеистического видения невозможно. Даже многим богословам, не зашоренным наивной религиозной догматикой, становится все более близкой идея о том, что постижение Бесконечного Единого Бога-Природы может быть только бесконечным, неконстантным процессом. При этом зерна относительных истин лишь умножают и совершенствуют наши знания о Боге, но никогда (как, впрочем, и в любом конкретном разделе знания о мире) не могут достигнуть абсолютной полноты и завершенности. Полагаю, что нижеприведенные мои стихи, заявленные в большей степени именно как вопросы, а не ответы, послужат основанием для конструктивных размышлений философствующей аудитории, не лишенной к тому же вкуса к юмору и самоиронии. ***Терпеть, я не могу различных догм оков;Жаль тех, кто курс наивной верой чертит, И в частности — тех трезвых дураков, Кто верит в сказки о преодоленьи смерти. Подвластно смерти все, — так рассуждаю я, — Но также все вовеки сохранится Преобразовано, и в книге бытия Не пропадает ни одна страница; Потери нет ни буковка, ни строчке... Все, что ни есть, есть части Мира-Бога; Сегодня Он во мне хмельной немного, Но мы храним друг друга звездной ночью. Хотя луна уже имела лик блина, А блин, чем я закусывал, — луны, Но волны выпитого мной вина О четких мыслей разбивались валуны: Была ясна мне, как и петуху, Гимн новому пропевшему всей глоткой, Парадоксальность: всякой жизни лодка Плывет за тем, чтоб перейти в труху, Отнюдь не жаждя перевоплотиться; Живя, идем мы к смерти каждый час... Неглупому на смерть не надо злиться, - Она работает не на себя, на нас, На праздник новой, бесконечной жизни... Мир целесообразен, отрицать Полезность смерти глупо; в плачах тризны, Как в гимнах жизни — промысел Творца. Я пью за жизнь, за духа силу, нежность; Во здравие любви поет бокальный звон! Но также пью за смерти неизбежность Как новой жизни божеский закон. ***Иллюзии все преодоленыИ пережиты все надежды, Просмотрены почти все сны И переношены одежды. Угомонилась круговерть Снежинок дней судьбы бесславной... Что понял я? Вот вывод главный: Блаженна жизнь, блаженна смерть Покуда зов на упокой Из труб небесных не раздался, Крещу слабеющей рукой Я мир и тех, кто в нем остался. Кладбищенскому КотуСтих не каждому зачатьС музой дано Сущим, Не дано всем различать Кажимость и сущность. ...Всем казалось: морду мыл Кот у храма лапой, Я знал: он чело крестил, Славя Бога-папу. На руки кота воздав, (лаской зверю нравясь), Понял: он не захрапел, А запел акафист. Мнил, кто подавал: дает Деньги он лишь сирым, Нищим; знал я: тех «стрижет» Банда рекитиров. Верили все: славит поп Истинного Бога, Знал я, пряча сущность-вопль: «Истин нет итога! Смыслов Бога нет конца!» (Но с попом нелишне Славить маму и отца И земных, и вышних. Даже тем, кто спать в гробы Сложен на погосте, Надо знать: их любим мы, К приходим в гости). ...Ночью я, доверяясь сну, Видел, как без срама Любит полную луну Кот худой у храма. ***Путь смерти обессмысленен, но нужен(в том его смысл!) для вечного творенья; Он — крайний способ жизни обновленья, Когда не суть свою меняет, а наружность Конкретный дух, вдруг сжавшийся, -не в точку, Не в нуль, а в квант континуума Бога, Монаду мира!.. Кладбища дорога Есть путь преображения бессрочный. Но что мой Апокалипсис в сравненьи С всеобщей остановкой пульса жизни (пусть и не вечной), со всеобщей тризной; С грядущим мира светопреставленьем?! Я, Бога часть, за гранью временною С Вселенной всей в объятьях притяженья Расплавлюсь так в котле преображенья, Что стану уж ни Богом, ни собою: Вернусь в До-Космос, в первобытный хаос, Где в творчества слепых (покуда еще) недрах Томился жаждущий вновь воплотиться Эрос И дух рассеянный в Систему собирался... ***Я свет земной еще не долюбил,не дооткрыл чего-то, недопонял, как вдруг в иную жизнь врата раскрыл мне рок, и в тьму умчали смерти кони. ТЫ — всех удел... Недолог плоти час, но духа жизнь не гибнет и не вянет, моя душа теперь — везде (и среди вас), ей так тепло, когда меня помянут. ***Подъем закончился. За жизни переваломспускаюсь я неосторожно вниз (хоть всяк булыжник-день грозит обвалом) туда, к границе, где не надо вниз. Там смерть, начальник всей кладбищенской таможни, нахально отбирает вещи все... Я не страшусь — представить невозможно — распятым быть на судном колесе. Но в этот край мне уж не возвратиться... печально, что ж, то — всех людей удел; в мир инобытия и душ, и тел можно замешкаться, но не остановиться. Поэт, я своего небесного патрона благодарю, молясь, всем сердцем и умом зато, что Он мне дал во время оно создать стихов новозаветный том. ЭпитафияСей памятник сооруженимевшему девиц и жен талант от Бога и грехи философу, кто вам стихи — клад размышлений — написал, кто жить среди жлобов устал. ![]()
|